В ходе продолжающихся переговоров лидеров греческой и турецких общин Кипр движется к федеративной форме государственного устройства с единым суверенитетом и гражданством. Поскольку Республика Кипр и «ТРСК» населены разными этносами, в случае успеха возникнет двухзональная этнофедерация. Очевидно, что при выстраивании модели нового государства, его институтов и всех ветвей власти этнический фактор будет ключевым. В связи с этим эксперты начали экстренный анализ существующих этнофедераций и сопоставление их опыта с ситуацией на Кипре. Попробуем сделать это же для наших читателей.
РЕДКИЙ ГОСТЬ
Этнофедерализм встречается в качестве модели государственного устройства не так часто. Он редкий гость на политической карте современного мира. Отношение к этнофедерациям в политической и экспертной среде остается противоречивым. Одни считают, что такое устройство оптимально для полиэтнических государств. Другие – указывают на структурные риски модели и вспоминают неудачные примеры, наиболее трагический из которых связан с судьбой Социалистической Федеративной Республики Югославии (1945-92 гг.). Среди существующих этнических двухзональных федераций наиболее релевантными являются примеры Бельгии и Канады, рассматриваемые далее.
ЭТНОФЕДЕРАЦИЯ: МАDE IN BELGIUM
В настоящий момент законодательно в Бельгии три региона – Фламандский, Валлонский и Брюссельский (столичный). Но фактически можно говорить о двухзональной федерации. Брюссель – город особенный. Бельгия с 1831 года была единым (унитарным) государством. Однако историческое деление населения на валлонов и фламандцев всегда было источником внутриполитического напряжения. Особенно беспокоил две общины «лингвистический разлом» между французским и фламандским (нидерландским) языками. Для бельгийцев этот вопрос был принципиальным. Вопросы национального самосознания у жителей Бельгии проявляются, прежде всего, в споре между этими двумя языками. Носители фламандского находились в меньшинстве и, естественно, требовали «лингвистического равновесия». В результате языковой реформы, фактически длившейся первые три четверти прошлого века, стало возможным фактическое обес- печение равного использования языков. Тем не менее противоречия между валлонами и фламандцами полностью не были сняты. Более того, они из сферы языка перешли на экономику и, далее, в область социальных стереотипов, к тому же, антагонистических. Le Wallon est paresseuх et le Flamand est travailleur 1, – сегодня скажет вам любой внешний франкоязычный наблюдатель. В самой Бельгии все сложнее: фламандцы обычно подбирают слова покрепче, а валлонам, естественно, такие слова говорить не стоит. К тому же, начиная с середины XX века, увеличивается дистанция между беднеющей Валлонией и богатеющей Фландрией. В последней стремительно росли сепаратистские настроения на экономической основе. Население уже не хотело отчислять растущие дотации с богатого Севера на относительно бедный Юг. Страна оказалась на грани раскола. Газетные заголовки начала 1990-х гг. сообщали о «трещине в самом сердце единой Европы».
Компромисс нашелся в тонкостях государственного устройства. Бельгия начинает экстренный транзит от унитаризма к двухзональной этнофедерации. Соответствующие поправки по федерализации страны приняты и закреплены в Конституции в 1993 году. Согласно ей «Бельгия является федеративным государством, состоящим из сообществ и регионов». Бельгийский король и народ решились на передачу больших полномочий регионам и коммунам. В результате в стране стало шесть параллельных структур исполнительной (правительств) и законодательной (парламентов) власти. Всего же в Бельгии 10 провинций. К удивлению скептиков такая модель сработала. Сегодня федеральное правительство координирует действия пяти региональных структур и принимает решения по важнейшим государственным вопросам. Федеративная структура оказалась жизнеспособной. Однако справедливости ради напомним читателям одну занимательную историю, случившуюся по итогам парламентских выборов 2010 года. Победившие партии не могли договориться о составе нового кабинета министров. Переговоры затянулись на 540 дней, оставив страну без правительства и установив своеобразный рекорд в новейшей истории. Критики новой бельгийской федеративной модели любят указывать на этот эпизод, забывая, что лучше иметь страну без правительства, чем не иметь ее вообще. Тем более, что монархическая власть сыграла роль стабилизатора политических процессов. Бельгийцы острят: «Нас объединяет лишь пиво, футбол и король». В декабре 2011 года новый кабинет министров присягнул Альберту II.
Удачной ли оказалась бельгийская модель этнофедерации? Ответ, скорее, должен быть положительным. Новый политический формат позволил сохранить целостность страны и стал своевременным ответом на остроту национально–языковых проблем, «экономическое расслаивание» страны и межнациональную напряженность.
ЭТНОФЕДЕРАЦИЯ: МАDE IN CANADA
Этническая биполяризация в Канаде отличается наличием франкофонного меньшинства и его исторической оппозиции с центром. В 1960-х после «тихой революции» (квебекцы начинают требовать автономию и даже полную независимость от Канады) правительство решилось на институциональные изменения, отвечающие требованиям меньшинства. У канадской ситуации есть свои характерные маркеры. Противоречия там, в основном, не горизонтальные (между англо-язычными провинциями и Квебеком), а вертикальные – Квебек не может договориться с федеральным центром. Канадская федеративная модель, пожалуй, самая гибкая в мире. После ряда трансформаций она пришла к модели «ассиметричного федерализма», начало которой датируется 2006 годом, когда депутаты Палаты общин проголосовали за формулировку закона, согласно которому жители Квебека – «одна из наций в единой Канаде». С точки зрения Квебека, канадская федерация представляет собой договор между двумя нациями – представленными квебекским правительством, с одной стороны, и остальной страной – с другой. При этом федеральное правительство постоянно сдерживает сепаратистские амбиции политических сил, выступающих за пересмотр договора в пользу признания двух суверенных наций в рамках конфедерации.
В целом же для взаимодействия федерального центра и Квебека характерна диалектика требований и уступок. Последние полвека канадцы-франкофоны хотят больше автономии в сфере культуры, иммиграции, права на самостоятельную экономическую дипломатию. Основаниями для требования является культурная и лингвистическая исключительность провинции, что, по мнению квебекцев, должно конвертироваться в особую экономическую идентичность. Политики из Оттавы ссылаются на государственную философию «канадской идентичности» как основу сохранения единой страны. Но на уступки все равно идут.
СОПОСТАВЛЕНИЕ С КИПРОМ
Итак, примеры перед нами, и возникает вопрос: опыт какой этнической федерации ближе всего Кипру? Даже неглубокий анализ показывает, что различий все-таки больше, чем сходств. Во-первых, опыт построения этнических федераций в Бельгии и Канаде не осложнен религиозными различиями. В обоих случаях этнофедерации выстраивались в едином пространстве христианской религии. Интересно, что для Квебека, Фландрии и Валлонии характерен пониженный уровень религиозности. По опросам общеевропейской социологической службы «Евробарометр» в Бельгии в Бога верят всего от 40 до 50% населения. В Квебеке посещаемость церкви традиционно остается самой низкой в Северной Америке. Во-вторых (и это главное), в Канаде и Бельгии федерация образовывалась из единого государства. На Кипре возникновение новой страны планируется из двух независимых субъектов, один из которых (ТРСК) пребывает в нелегитимном статусе. Все это сильно осложняет заимствование федеративного опыта Бельгии и Канады и увеличивает риск диссонансов в ходе предстоящих переговоров по объединению.
В Бельгии противоречия между общинами существуют столько, сколько сама страна. В этом есть определенное сходство с кипрской ситуацией. Единство Бельгии во многом держится и на исторической памяти о двух мировых войнах, оккупации страны и сопутствующих разрушениях. Подсознательное стремление к мирной и единой Европе во многом объясняет страсть бельгийских политиков к интеграции на континенте и в собственной стране. У киприотов такого резерва исторической памяти, к сожалению, нет. История общего постколониального государства слишком коротка (1960-74 гг.) и очернена памятью вооруженных конфликтов, в то время как бельгийские противоречия никогда не доходили до экстремизма и военных конфликтов. Тем не менее, с точки зрения будущего единства Кипра важно, что большинство фламандцев и валлонов идентифицируют себя с Бельгией как общенациональным государством.
Это именно то состояние общества, необходимое для подлинного объединения острова.
Будущее надо прогнозировать ответственно, глядя через оптику реальности. Политическая культура будущего населения единого государства останется антагонистической и осложненной взаимным политическим недоверием. По крайней мере, при жизни двух-трех поколений. В такой ситуации для сохранения устойчивости необходим внешний политический арбитр – тяжеловес. Учитывая, что будущий единый Кипр автоматически становится членом ЕС, кроме Брюсселя на эту роль претендентов нет. И здесь уместно вспомнить о том, что в ЕС в его докризисный период была популярна концепция «европейского федерализма» как дружного союза этнических регионов. В конце концов, каким представляется идеальный образ Европы? Именно полиэтнической многозональной федерацией. В этом плане успех двухзонального государства на Кипре мог бы стать хорошим аргументом для оптимистичного взгляда на будущее всей Европы.
Владмир ИЗОТОВ,
Кандидат политических наук
